Логотип StingRay

Социальные сети
FacebookInstagramRSSTwitterYouTubeВ контактеОдноклассники
FacebookInstagramRSSTwitterYouTubeВ контактеОдноклассники
Силуэт человека

Имя розы (Il nome della rosa, 1980)

Имя розы

Эко У. Имя розы: роман / У. Эко; пер. с ит. Е. Костюкович. – М.: Астрель/Corpus, 2016. – 672 с. – ISBN 978-5-271-35678-0/978-5-17-082694-0.

«Имя розы» – книга с загадкой. В начале XIV века, вскоре после того, как Данте сочинил «Божественную комедию», в сердце Европы, в бенедиктинском монастыре обнаруживаются убитые. Льётся кровь, разверзаются сферы небес. Череда преступлений воспроизводит не английскую считалочку, а провозвестия Апокалипсиса. Сыщик, конечно, англичанин. Он напоминает Шерлока Холмса, а его юный ученик – доктора Ватсона. В жёсткой конструкции детектива находится место и ярким фактам истории Средневековья, и перекличкам с историей XX века, и рассказам о религиозных конфликтах и бунтах, и трогательной повести о любви, и множеству новых загадок, которые мы, читатели, торопимся разрешить, но хитрый автор неизменно обыгрывает нас… Вплоть до парадоксального и жуткого финала.

Оценка посетителей: ? из 10.
10.07.2016 08:30:33 Станислав Цитата #0

Когда мне друзья (не помню, кто именно) впервые предложили познакомиться с творчеством Умберто Эко, сначала был назван роман «Маятник Фуко». Но потом кто-то из них подсказал, что начать всё-таки лучше с данного романа, – и я сейчас отчётливо понимаю, что это был очень правильный совет. Дело в том, что у автора – очень тяжёлая для непосвящённых читателей специализация – он ведь не просто писатель, он учёный, философ, специалист по семиотике, средневековой эстетике и истории религии, теоретик культуры, литературный критик и публицист. В частности, оба произведения несут в себе очень много истории религии и философии. Но «Имя розы» (какой такой розы, где там её имя, я так и не понял) хотя разбавлено, точнее, выстроено вокруг увлекательного сюжета, эдакого исторически-мистического детектива-триллера. А вот «Маятник…» ничего этого не имеет, а потому видится как сплошная нудятина и заумь. 🙁 Впрочем, на него я когда-нибудь напишу отдельную рецензию… если найду в себе силы дочитать. 😊

Вот если разбавлять историю религии (католицизма и его дробления) мистикой, детективом и триллером, то она становится более-менее интересной, как эдакий фон для любознательных, хотя без специальной предрасположенности к её профессиональному изучению погружаться глубоко всё равно не станешь (погружался я только в своё время в историю православия и его дробления). Два главных героя отчётливо напоминают Шерлока Холмса и доктора Ватсона, в хорошем смысле, но это всё равно наводит на мысль-вопрос о том, а не написал ли автор книгу только для того, чтобы приобщить к своей сфере интересов людей неискушённых, а на оригинальность привлекающих их персонажей особо не тратиться и скопировать их у Артура Конан Дойля. 😊 Впрочем, сам детективный сюжет получился всё равно оригинальным, и не каждый читатель раскроет его до развязки (мне вот не удалось), так что он вполне мог войти в книгу с историями о великом сыщике.

Несколько понравившихся моментов (цитат):

  • Жуткая архитектурно-скульптурная композиция аббатской церкви в монастыре, где происходит всё действо, прямо-таки энциклопедия монстров и извращений:
    …Я узрел на боках портала, под глубокими аркадами, множество высеченных на контрфорсах… видений ужасающего, жуткого вида, чье явление в этом священном приюте могло быть связано только с их параболическим и аллегорическим содержанием и с неким моральным уроком, который ими задавался; там видел я жену похабную, оголённую, со спущенной кожей, угрызаемую нечистыми лягвами, уязвляемую аспидами и уестествляемую толстобрюхим сатиром с крупом грифа, с ногами, утыканными жёстким пером, и с бесстыжею глоткою, выкликающею ему же самому вечное посрамление; видел я и скупца, коченеющего смертным холодом на своём ложе под колоннами и навесами беззащитною жертвою злой бесовской когорты, на него бросающейся, рвущей с последними хрипами из греховной глотки душу в образе младенчика (но не для вечной жизни – о, горе! – нарождающегося); видел и горделивца, которому лютый бес плотно сел на плечи, ткнувши когти тому в очи, в то время как двое чревоугодников рвали один из другого клочья мерзостного мяса, и видел других существ, с козлиными рожами, львиными шкурами, пантерьими зубьями, пленённых в огненном лесу, горячее их дыхание чуял на щеках. Их окружали, с ними смешивались, на них громоздились и пластались под ними странные лики и члены тела: муж с женою, вцепившись друг другу в волосы; два аспида, высасывая очи у грешника; борец, который, скалясь, разрывал скрюченными руками пасть гидры; и все твари бестиария Сатаны, сошедшиеся собором, дабы хранить и венчать престол тот и поражением своим его восславить, – сатиры, андрогины, шестипалые уроды, сирены, гиппокентавры, горгоны, гарпии, инкубы, змеехвосты, минотавры, рыси, барсы, химеры, мышевидки с сучьими мордами, из ноздрей пускавшие пламя, зубатки, сколопендры, волосатые гады, саламандры, змеи-рогатки, водяные змеи, ехидны, двуглавцы с зазубренными хребтами, гиены, выдры, сороки, крокодилы, гидрофоры с рогами как пилы, жабы, грифоны, обезьяны, псиглавцы, круготенетники, мантихоры, стервятники, лоси, ласки, драконы, удоды, совы, василиски, чрепокожие, гадюки, бородавконогие, скорпионы, ящеры, киты, змеи-посохи, амфисбены, летучие удавы, дипсады, мухоловки, хищные полипы, мурены и черепахи. Все исчадия ада будто сошлись тут в преддверии…
  • Лицемерие католических кардиналов как частный случай лицемерия многих высших церковных иерархов:
    …В то время как папа выступал посредником, улаживая распри между самыми могущественными кардиналами Рима, некоторые из них, такие как Колонна и Орсини, тайным образом снова стали воспалять в монашестве жажду бедной жизни; кажется, довольно странные идеи для людей, живущих в неслыханном достатке, среди роскоши и богатств…
  • Религия как оправдание любых гадостей, творимых человеком против человека:
    «…Не будем забывать, что существуют знаки, притворяющиеся значащими, а на самом деле лишенные смысла, как тру-ту-ту или тра-та-та…» «Чудовищно!» – вскричал я [«доктор Ватсон»], – «убивать человека, чтобы сказать «тра-та-та»!» «Чудовищно», – откликнулся Вильгельм, – «убивать человека и чтобы сказать «Верую во единаго Бога…»
  • Известный гомо-риск в мужских монастырях (куда вообще-то уходят, чтобы избежать греховности):
    …Каждый из тех, кому выпало провести отрочество и юность в монастырских стенах, знает, что даже при самой целомудренной жизни никуда не укроешься от разговоров об этой страсти, и нужна величайшая осторожность, чтобы упастись от коварства тех, кто способен на всё, превратившись в рабов этой страсти. Будто не получал и я сам, несмышленым монашком, у себя в Мельке от одного пожилого собрата записочки с такими стихами, которые обычно у мирян принято посвящать дамам? Монашеские обеты удерживают нас и отвращают от того поместилища пороков, каково женское тело, – но нередко они же подталкивают нас к рубежу иных прегрешений. Могу ли я в конце концов таить и не признаваться самому себе, что и на мою собственную старость усердно покушается полуденный бес, и волнует меня в те минуты, когда рассеянно блуждавший взор упадает, в полумраке хора, на безусое личико послушника, гладкое и свежее, как у девочки?
  • Простая, без теологических премудростей природа происхождения многих ересей:
    …Многие из существующих ересей, независимо от толка проповедуемых доктрин, укореняются среди простецов потому, что указывают им какие-то пути к другому образу жизни… Чаще всего простые люди в теориях не разбираются… Жизнь обычных людей… не освещается познаниями. У них нет той внимательности к точнейшим дефинициям, которая так помогает нам. Их жизнь беззащитна перед немощами, болезнями, косноязычна от темноты. Поэтому для многих подобных людей примкнуть к еретической группировке означало попросту наконец-то выкричать своё недовольство.
  • Секреты профессии следователя и её не очень приятная природа:
    «Надо всегда следить, чтобы круг подозреваемых лиц без веских причин не суживался. Этот Бенций хочет принудить нас искать только в одном направлении. Кто знает, вдруг Бенцию это выгодно?» «С виду он честен». «Безусловно. И учти, что первейший долг порядочного следователя – подозревать именно тех, кто кажется честным». «Какая гадость работа следователя», – сказал я.
  • Термин «простецы» непонятен ни до его объяснения, ни после:
    В дороге я часто слышал от Вильгельма слово «простецы», которым некоторые его собратья звали не только мирской народ, но и народ неучёный. Это определение мне всегда представлялось чересчур обобщённым, потому что в итальянских городах я встречал торговых и ремесленных людей, которые, не будучи клириками, не были однако же и неучёными, хотя высказывали свои познания посредством народного языка. В то же время многие тираны, управлявшие полуостровом, были невежественны и в богословии, и в медицине, и в логике, и в латыни, но всё же не были ни простецами, ни простофилями. Поэтому я осмеливаюсь полагать, что мой учитель, говоря о простецах, чрезмерно упрощал понятие.
  • Ещё раз о том, что большинство верующих в церковных ересях не разбирается:
    Я не в состоянии различать по акцидентальным признакам вальденцев, катаров, бедных лионцев, гумилиатов, бегинов, бедных францисканцев, ломбардцев, иоахимитов, патаренов, апостоликов, бедных ломбардцев, арнальдистов, вильгельмиан, братьев Свободного Духа и люцифериан.
  • Ереси как спекуляция для захвата власти в области религии:
    «…Все в равной степени еретики, все в равной степени догматики, и не важно, какую веру проповедует то или иное учение, важно, какую оно подает надежду. Любая ересь – это вывеска изгнанничества. Поскреби любую ересь, и увидишь проказу. Любая борьба с ересью предполагает именно эту цель: заставить прокажённых оставаться прокажёнными. А с прокажённых что ты будешь спрашивать? Разъяснения тринитарного догмата? Научного обоснования евхаристии? Хочешь, чтоб они тебе доподлинно объяснили, что верно, а что ошибочно?.. Это игры для таких, как мы, для учёных. У простецов свои проблемы. И примечательно, что решают их они всегда неправильно. Так и попадают в еретики». «Да, но зачем учёные их поддерживают?» «Затем, что используют в своих играх, которых очень мало общего имеют с верой и чрезвычайно много общего – с захватом власти». «И поэтому римская церковь обвиняет в ереси всех своих противников?» «Конечно, поэтому. И потому же она объявляет законной любую ересь, которая готова подчиняться её командованию. А также некоторые усилившиеся ереси, которые иметь в противниках становится опасно. Но не всегда. Здесь нет твёрдого правила, всё зависит от людей, от обстоятельств. Точно так же ведут себя и светские правительства».
  • Логика как полезный, но не универсальный инструмент:
    Я привык вообще-то думать, что логика – универсальное орудие, а сейчас я всё больше замечал, до какой немалой степени польза логики зависит от того способа, которым её употребляют. С другой стороны, наблюдая за учителем, я и сразу уже осознал, и чем дальше, тем сильнее осознавал в последующие дни, что логика может дать огромную пользу лишь при одном условии: вовремя прибегать к ней и вовремя из неё убегать.
  • «Скромное» питание церковных иерархов и монахов:
    Ужин в честь делегации был великолепен. Аббат, по-видимому, превосходно разбирался… в слабостях человеческой природы… Имелось жаркое из дикой птицы, вымоченной в местном красном вине, поросёнок, нашпигованный крольчатиной, хлебцы святой Клары, рис со здешними миндальными орехами (это ещё называется «белым завтраком»), запеканка с огуречной травой, фаршированные оливы, жареный сыр, баранина с острым перечным соусом, белая фасоль и изысканнейшие сласти: пироги святого Бернарда, пирожные святого Николая, пончики святой Люции, а также вина и травяные настойки, которые размягчили даже Бернарда Ги, прежде такого сурового: лимонная настойка, ореховая, настой от подагры и настой горечавки. Всё это выглядело бы апофеозом обжорства, когда бы каждый отправляемый в рот кусок не сопровождался богоугодным чтением.
  • Бесполезность высшего образования для некоторых людей:
    …Несомненно… человеку свойственно ошибаться, однако бывают такие представители рода человеческого, у которых ошибок значительно больше, чем у других, и их принято называть умственно неполноценными, и он принадлежит к этому разряду, и он просит только объяснить ему, зачем надо было столько лет учиться в Париже и в Оксфорде, чтобы в конце концов оказаться неподготовленным…
  • Сладострастие (христианский грех) бывает разным:
    Бенций – это жертва. Жертва сладострастия, которое отличается как от сладострастия Беренгара, так и от сладострастия келаря. Подобно многим другим учёным, он сладострастно жаждет знать. Знание ради знания. Не допущенный к какой-то части знания, он жаждет завладеть именно этой частью. Сейчас он наконец завладел… Ты спросишь, какой прок ему охранять такие запасы знаний, если он не имеет права обнаруживать их перед другими людьми. Но именно в этом смысле я и говорю о сладострастии. Этого сладострастия нет у Рогира Бэкона. Тот стремился поставить науку на службу народа Божия, ради его счастья. Следовательно, он не гнался за знанием ради знания. А у Бенция только ненасытное любопытство, гордыня ума. Он сладострастник. Он нашёл способ не хуже любого другого, чтобы ему, монаху, видоизменять и удовлетворять в опосредованном виде похоть собственных чресл. Таков же, впрочем, и жар, который побуждает иных воевать за правую или за еретическую веру. Видишь, не одно плотское сладострастие бывает на свете. Сладострастник и Бернард Ги. У него – извращенный блуд карания и милования, который он отождествляет со сладострастием власти. Есть сладострастие накопительства – как у нашего святейшего, хотя уже и не римского папы. Есть сладострастие причастности, преображения, покаяния и гибели – которое было у нашего келаря в молодости. И есть сладострастие чтения – как у Бенция. Подобно прочим видам сладострастия, в частности сладострастию Онана, изливавшего собственное семя на землю, это сладострастие совершенно бесплодно и не идёт ни в какое сравнение с любовью, даже телесной…
  • Материальные христианские святыни и их «историчность»:
    Меня завораживали пожелтевшие хрящи [мощи], мистические и в то же время отталкивающие, прозрачные и таинственные… эти священные останки жизни, бывшей некогда животной (но и рациональной), а ныне оказавшейся в плену хрустальных и металлических построек… эти останки представлялись как будто тоже превратившимися в минеральное вещество. Значит, вот в каком виде тела святых и мучеников дожидаются, погребённые, своего плотского воскресения? Из этих клочьев, выходит, готовятся восстановиться те организмы, которые в блеске богоявления, вновь обретши былую природную чувственность, смогут распознавать… любые minimas differentias odorum?.. «Эти [церковные] сокровища – прелестная иллюстрация к дискуссии о бедности, которую ты прослушал накануне. Теперь ты знаешь, ради чего твои собратья рвут друг другу глотки, когда грызутся за аббатский сан… Кстати, не очень обольщайся по поводу этих реликвий. Обломков креста я перевидал очень много и в самых разных церквах. Если все они подлинные, значит, нашего Господа терзали не на 2 скрещенных бревнах, а на целом заборе… А бывают ещё более роскошные реликвии. Когда-то в Кельнском соборе я видел череп Иоанна Крестителя в возрасте 12 лет…» «Но ведь Креститель погиб в более зрелом возрасте!» «Другой череп, должно быть, в другой сокровищнице».
  • Реальная эффективность работы церковного «Шерлока Холмса»:
    Не скрою, брат Вильгельм, от Вас ожидали большего. С тех пор, как Вы появились, прошло 6 дней. В эти 6 дней погибло, не считая Адельма, ещё 4 монаха. И 2 арестованы инквизицией. Арестованы, конечно же, по справедливости, и всё-таки этот позор мы могли бы предотвратить, если бы инквизитору не пришлось самолично заняться неразгаданными убийствами. В довершение всего, важнейшая встреча, при организации которой я выступал посредником, именно из-за этих вскрывшихся безобразий дала самые плачевные результаты… Согласитесь, я имел основания надеяться на более успешный ход дела, когда договаривался с Вами о расследовании гибели Адельма…
  • Высосанная из пальца «опасность» тайной книги Аристотеля о смехе:
    «Почему эту книгу ты охранял крепче, чем любые другие книги? Почему другие книги ты хотя и старался утаить – но не ценой преступления? Трактаты некромантов, сочинения, в которых – скажем даже – поносилось имя Господне? И только ради вот этой книги ты погубил собратьев и погубил собственную душу? Существует очень много книг, посвященных комедии, и очень много книг, восхваляющих смех. Почему именно эта внушала тебе такой ужас?» «Потому что это книга Философа. Каждая работа этого человека [Аристотеля] разрушала одну из областей знания, накопленных христианством за несколько столетий. У [святых] отцов было сказано всё, что требовалось знать о значении слова Божия. Но как только Боэций выпустил свое толкование Философа, божественная тайна Слова превратилась в сотворенную людьми пародию, основанную на категориях и силлогизмах. В книге Бытия сказано всё, что требуется знать о строении космоса. Но достаточно было заново открыть физические сочинения Философа, чтобы произошло переосмысление устройства мира, на этот раз в материальных терминах, в категориях глухой и липкой материи; благодаря этим сочинениям араб Аверроэс сумел убедить почти всех в постоянстве мира… Каждое из слов Философа, на которых сейчас клянутся и святые, и князи церкви, в своё время перевернуло сложившиеся представления о мире. Но представления о Боге ему пока не удалось перевернуть. Если эта книга станет… Если эта книга стала бы предметом вольного толкования, пали бы последние границы». «Но что тебя так испугало в этом рассуждении о смехе? Изымая книгу, ты ведь не изымаешь смех из мира». «Нет, конечно. Смех – это слабость, гнилость, распущенность нашей плоти. Это отдых для крестьянина, свобода для винопийцы. Даже церковь, в своей бесконечной мудрости, отводит верующим время для смеха – время праздников, карнавалов, ярмарок. Установлены дни осквернения, когда человек освобождается от лишних гуморов, от лишних желаний и замыслов… Самое главное – что при этом смех остается низким занятием, отдушиной для простецов, поруганьем таинства – для плебеев. Это говорил и апостол: чем разжигаться, лучше вступайте в брак. Чем сопротивляться порядку, заведенному Господом, смейтесь и развлекайтесь своими жалкими пародиями на порядок, смейтесь после вкушения пищи, после опустошения кувшинов и фляг. Выбирайте царя дураков, дурачьте себя ослиными и поросячьими литургиями, играйте и представляйте ваши сатурналии вверх тормашками… Но тут… [в книге Аристотеля] пересматривается функция смеха, смех возводится на уровень искусства, смеху распахиваются двери в мир учёных, он становится предметом философии и вероломного богословия. Ты видел вчера, насколько легко простецами перенимаются и проводятся в жизнь самые смутные ереси. Это от незнания законов Бога и законов природы. Но для церкви не опасна ересь простецов, они сами себя обрекают на гибель, их подтачивает необразованность… Смех освобождает простолюдина от страха перед дьяволом, потому что на празднике дураков и дьявол тоже выглядит бедным и дураковатым, а значит – управляемым. Однако эта книга могла бы посеять в мире мысль, что освобождение от страха перед дьяволом – наука. Надсаживаясь с хохоту и полоща вином глотку, мужик ощущает себя хозяином, потому что он перевернул отношения власти; но эта книга могла бы указать учёным особые уловки остроумия – они стали бы уловками учёного остроумия – и тем узаконить переворот. Тогда среди умственных процессов стали бы числиться те, которые до сих пор в неосмысленном обиходе простолюдинов оставались, слава Богу, процессами утробными. Что смех присущ человеку, это означает лишь одно: всем нам, увы, присуща греховность. Однако из этой книжки многие распущенные умы, такие как твой, могли бы вывести конечный силлогизм, а именно что смех – цель человека! Смех временно отрешает мужика от страха. Однако закон может быть утверждаем только с помощью страха, коего полное титулование – страх Божий. А из этой книги могла бы вылететь люциферианская искра, которая учинила бы во всем мире новый пожар; и смех бы утвердил себя как новый способ, неизвестный даже Прометею, уничтожать страх. Когда мужик смеется, в это время ему нет никакого дела до смерти; однако потом вольница кончается, и литургия вселяет в мужика снова, согласно божественному предопределению, страх перед смертью. А из этой книги могло бы народиться новое, сокрушительное стремление уничтожить смерть путём освобождения от страха. А во что превратимся мы, греховные существа, вне страха, возможно, самого полезного, самого любовного из Божиих даров? Века за веками доктора и отцы скапливали благоуханнейшие токи священной науки, дабы иметь возможность изживать, с помощью божественного помышления о том, что вверху, гадкое убожество и возмутительность того, что внизу. А эта книга, в которой утверждается, что комедия, сатира и мим – сильнодействующие лекарства, способные очистить от страстей через показывание и высмеивание недостатка, порока, слабости, могла бы подтолкнуть лжеучёного к попытке, дьявольски перевертывая все на свете, изживать то, что наверху, через приятие того, что внизу… Говорил же греческий философ, которого приводит здесь твой Аристотель (самым негодным образом, как союзника и авторитет), что следует развенчивать серьёзность противников смехом, а смех противников – серьёзностью. Благодаря великой предусмотрительности наших отцов выбор давно определился: если смех – услада простонародья, любое простонародное вольнодумство может быть укрощено, усмирено и устрашено серьёзностью. А у простонародья нет в распоряжении средств, чтобы заострить свой смех и сделать из него оружие против серьёзности пастырей, которые призваны повести его к вечной жизни и упасти от искушений брюха, чрева, пола, пищи, от всех его отвратительных вожделений. Однако ежели кто-либо в какой-либо день, потрясая словами Философа и, значит, выступая от имени Философа, преподнесет искусство смеха как своеобразное острое оружие; если риторика убеждения вытеснится риторикой осмеяния; если такая аргументация, как постепенное и утешительное созидание картины воскрешения из мёртвых, заменится иной аргументацией – безудержным развалом, искажением уже созданных, самых священных и самых почитаемых картин, – о, в этот день и ты и вся твоя наука, Вильгельм, будете сметены!» «Почему? Я бы побился. Мое остроумие против чужого. Всё-таки такой мир, по-моему, лучше, чем тот, где огонь и калёное железо… воюют с огнем и каленым железом…» «Тебе бы самому не избежать силков лукавого. Ты сражался бы на противной стороне в годину Армагеддона, когда будет решающая схватка. Однако к этому дню церковь должна суметь настоять на своих правилах боя… Но если бы в один прекрасный день… стало бы дозволенным искусством… искусство осмеяния!.. Тогда у нас не нашлось бы оружия против его богохульства. Тогда пошли бы в наступление тёмные силы плотского вещества, те силы, которые проявляются в рыгании и газопускании…»
  • А вот реальная опасность для любого верующего:
    Дьявол – это не победа плоти. Дьявол – это высокомерие духа. Это верование без улыбки. Это истина, никогда не подвергающаяся сомнению. Дьявол угрюм, потому что он всегда знает, куда бы ни шёл – он всегда приходит туда, откуда вышёл».

Общая оценка: 8 из 10 (очень хорошо).

Станислав title=
Добавьте свой комментарий, почитайте уже добавленные комментарии или войдите, чтобы подписаться/отписаться.
OpenId
Предпросмотр
Улыбка Подмигивание Дразнит Оскал Смех Огорчение Сильное огорчение Шок Сумасшествие Равнодушие Молчание Крутизна Злость Бешенство Смущение Сожаление Влюблённость Ангел Демон Задумчивость Рука-лицо Не могу смотреть Жирный Курсив Подчёркивание Зачёркивание Размер шрифта Гиперссылка Цитата

Поиск

Загрузка…