Логотип StingRay

Социальные сети
FacebookInstagramRSSTwitterYouTubeВ контактеОдноклассники
FacebookInstagramRSSTwitterYouTubeВ контактеОдноклассники
Силуэт человека

1984 (Nineteen Eighty-Four, 1949)

1984

Оруэлл Дж. 1984 / Дж. Оруэлл. – М.: АСТ/Neoclassic, 2013. – 320 с. – ISBN 978-5-17-080115-2.

Своеобразный антипод второй великой антиутопии XX века – «О, дивный новый мир» Олдоса Хаксли. Что, в сущности, страшнее: доведённое до абсурда «общество потребления» – или доведённое до абсолюта «общество идеи»? По Оруэллу, нет и не может быть ничего ужаснее тотальной несвободы…

Оценка посетителей: 10 из 10 (голосов: 2).
18.08.2016 08:21:31 Станислав Цитата #0

Одно из тех классических литературных произведений, не знать и не прочесть которое недопустимо для человека образованного. Именно поэтому мне было стыдно, я собрался и ликвидировал этот пробел в своём читательском опыте. По иронии судьбы я сделал в таких условиях современной России, когда политическое руководство методично «закручивает гайки» контроля за гражданами (последняя новость – пакет законов Яровой-Озерова о глобальной слежке), когда формируется новый культ личности – в общем, когда всё медленно, но верно движется к тому, что описано в данном романе-антиутопии.

А ведь когда-то этот роман писался для того, чтобы показать, до чего может дойти тоталитарный (коммунистический) режим (СССР). Чем-то похоже на роман Замятина «Мы», только последнее писалось «изнутри», «со знанием дела», а “1984” – на основе личных представлений и фантазий автора. Удивительно, но многое было списано им с послевоенной Англии 1948 года (замечаете, что если в этом году переставить местами 2 последние цифры, то получится название романа?). А по иронии судьбы в будущем именно на Западе, прежде всего в США, была реализована глобальная слежка за гражданами (о чём нам рассказали WikiLeaks и Эдвард Сноуден).

Знаменитая фраза о глобальной слежке «Большой Брат смотрит за тобой» (“Big Brother is watching you”) – именно из этого романа (хотя в том переводе, который я читал, Брат почему-то назывался «старшим»):

  • Действовал режим экономии – готовились к Неделе ненависти… На каждой площадке со стены глядело все то же лицо. Портрет был выполнен так, что, куда бы ты ни стал, глаза тебя не отпускали. «Старший Брат смотрит на тебя», – гласила подпись.
    Наверное, это должно было больше напоминать мне, например, правление Сталина. Но «насущнее» почему-то правление Путина. Хотя последнему не свойственна ни жестокость первого, ни достижения.

Другие обратившие на себя внимание цитаты:

  • Она была веснушчатая, с густыми тёмными волосами, лет двадцати семи; держалась самоуверенно, двигалась по-спортивному стремительно. Алый кушак – эмблема Молодёжного антиполового союза, – туго обернутый несколько раз вокруг талии комбинезона, подчеркивал крутые бедра. Уинстон с первого взгляда невзлюбил её. И знал, за что. От неё веяло духом хоккейных полей, холодных купаний, туристских вылазок и вообще правоверности. Он не любил почти всех женщин, в особенности молодых и хорошеньких. Именно женщины, и молодые в первую очередь, были самыми фанатичными приверженцами партии, глотателями лозунгов, добровольными шпионами и вынюхивателями ереси.
    Зигмунда Фрейда на них нет… 😊 Он бы им объяснил и про подавление сексуальности, и про ненависть к женщинам, особенно молодым и хорошеньким. 😉
  • Как всегда, на экране появился враг народа Эммануэль Голдстейн… Голдстейн, отступник и ренегат, когда-то, давным-давно (так давно, что никто уже и не помнил, когда), был одним из руководителей партии, почти равным самому Старшему Брату, а потом встал на путь контрреволюции, был приговорён к смертной казни и таинственным образом сбежал, исчез… Первый изменник, главный осквернитель партийной чистоты. Из его теорий произрастали все дальнейшие преступления против партии, все вредительства, предательства, ереси, уклоны. Неведомо где он всё ещё жил и ковал крамолу: возможно, за морем, под защитой своих иностранных хозяев…
    Тут аналогия только со Сталиным, точнее, с его противником Троцким, наиболее точна. У Путина особых конкурентов нет – изводит на корню.
  • Он вернулся за стол, обмакнул перо и написал [в своём дневнике]: «Будущему или прошлому – времени, когда мысль свободна, люди отличаются друг от друга и живут не в одиночку; времени, где правда есть правда и былое не превращается в небыль. От эпохи одинаковых, эпохи одиноких, от эпохи Старшего Брата, от эпохи двоемыслия – привет!»
    Конечно, наше время (и наша страна) гораздо более свободны, чем то, что описано в романе Оруэлла, но до идеала «когда мысль свободна» нам всё-таки ещё довольно далеко… 🙁
  • С тех пор война продолжалась беспрерывно, хотя, строго говоря, не одна и та же война… Но проследить историю тех лет, определить, кто с кем и когда сражался, было совершенно невозможно: ни единого письменного документа, ни единого устного слова об иной расстановке сил, чем нынешняя. Нынче, к примеру… Океания воевала с Евразией и состояла в союзе с Остазией. Ни публично, ни с глазу на глаз никто не упоминал о том, что в прошлом отношения трёх держав могли быть другими. Уинстон прекрасно энал, что на самом деле Океания воюет с Евразией и дружит с Остазией всего 4 года. Но знал украдкой – и только потому, что его памятью не вполне управляли. Официально союзник и враг никогда не менялись. Океания воюет с Евразией, следовательно, Океания всегда воевала с Евразией. Нынешний враг всегда воплощал в себе абсолютное зло, а значит, ни в прошлом, ни в будущем соглашение с ним немыслимо… Самое ужасное, что всё это может оказаться правдой. Если партия может запустить руку в прошлое и сказать о том или ином событии, что его никогда не было, – это пострашнее, чем пытка или смерть. Партия говорит, что Океания никогда не заключала союза с Евразией. Он, Уинстон Смит, знает, что Океания была в союзе с Евразией всего 4 года назад. Но где хранится это знание? Только в его уме, а он, так или иначе, скоро будет уничтожен. И если все принимают ложь, навязанную партией, если во всех документах одна и та же песня, тогда эта ложь поселяется в истории и становится правдой. «Кто управляет прошлым», – гласит партийный лозунг, – «тот управляет будущим; кто управляет настоящим, тот управляет прошлым». И, однако, прошлое, по природе своей изменяемое, изменению никогда не подвергалось. То, что истинно сейчас, истинно от века и на веки вечные. Всё очень просто. Нужна всего-навсего непрерывная цепь побед над собственной памятью. Это называется «покорение действительности»; на новоязе – «двоемыслие».
    Не напоминает отношения России и Турции в 2015-16 годах? Когда Турция то была другом России, то вдруг стала «врагом, воплощающим в себе абсолютное зло», то снова другом?.. На это тему есть отличное стихотворение Леонида Каганова.
  • Телеэкран всё извергал сказочную статистику. По сравнению с прошлым годом стало больше еды, больше одежды, больше домов, больше мебели, больше кастрюль, больше топлива, больше кораблей, больше вертолётов, больше книг, больше новорождённых – всего больше, кроме болезней, преступлений и сумасшествия. С каждым годом, с каждой минутой всё и вся стремительно поднималось к новым и новым высотам… Уинстон… с возмущением думал о своем [настоящем] быте, об условиях жизни. Всегда ли она была такой? Всегда ли был такой вкус у еды?.. Всегда ли так неприятно было твоему желудку и коже, всегда ли было это ощущение, что ты обкраден, обделен? Правда, за всю свою жизнь он не мог припомнить ничего существенно иного. Сколько он себя помнил, еды никогда не было вдоволь, никогда не было целых носков и белья, мебель всегда была обшарпанной и шаткой, комнаты – нетопленными, поезда в метро – переполненными, дома – обветшалыми, хлеб – темным, кофе – гнусным, чай – редкостью, сигареты – считанными: ничего дешёвого и в достатке, кроме синтетического джина. Конечно, тело старится, и все для него становится не так, но если тошно тебе от неудобного, грязного, скудного житья, от нескончаемых зим, заскорузлых носков, вечно неисправных лифтов, от ледяной воды, шершавого мыла, от сигареты, распадающейся в пальцах, от странного и мерзкого вкуса пищи, не означает ли это, что такой уклад жизни ненормален? Если он кажется непереносимым – неужели это родовая память нашёптывает тебе, что когда-то жили иначе?
    Конечно, Оруэлл тут дико утрировал советскую действительность, а наша современная на это не похоже и подавно (хотя вот сколько себя помню, дороги у нас всегда были отвратительными). Но от этого «сказочная статистика телеэкрана», которую можно каждый день лицезреть в федеральных СМИ, не стала менее сказочной. 🙁
  • Он написал [в своём дневнике]: «Они никогда не взбунтуются, пока не станут сознательными, а сознательными не станут, пока не взбунтуются».
    Главный герой романа, Уинстон, опасался, что за ведение такого дневника его непременно уничтожат. Но он и не подозревал, что в современной России за такую фразу его тоже обвинили бы в «экстремизме» и куда-нибудь бы «упекли». 🙁
  • У Джулии всё неизменно сводилось к её сексуальности. И когда речь заходила об этом, её суждения бывали очень проницательны. В отличие от Уинстона она поняла смысл пуританства, насаждаемого партией. Дело не только в том, что половой инстинкт творит свой собственный мир, который неподвластен партии, а значит, должен быть по возможности уничтожен. Ещё важнее то, что половой голод вызывает истерию, а она желательна, ибо её можно преобразовать в военное неистовство и в поклонение вождю. Джулия выразила это так: «Когда спишь с человеком, тратишь энергию; а потом тебе хорошо и на все наплевать. Им это – поперёк горла. Они хотят, чтобы анергия в тебе бурлила постоянно. Вся эта маршировка, крики, махание флагами – просто секс протухший. Если ты сам по себе счастлив, зачем тебе возбуждаться из-за Старшего Брата, 3-летних планов, 2-минуток ненависти и прочей гнусной ахинеи?» Очень верно, додумал он. Между воздержанием и политической правоверностью есть прямая и тесная связь. Как ещё разогреть до нужного градуса ненависть, страх и кретинскую доверчивость, если не закупорив наглухо какой-то могучий инстинкт, дабы он превратился в топливо? Половое влечение было опасно для партии, и партия поставила его себе на службу.
    И снова старик Фрейд. 😊 Уважаемые сограждане, так лихо окунувшиеся в политику с 2014 года и операции «Крымнаш», вы тут не хотите задуматься?.. 😉
  • «Если ты – о признании», – сказала она, – «признаемся как миленькие. Там все признаются. С этим ничего не поделаешь. Там пытают». «Я не о признании. Признание не предательство. Что ты сказал или не сказал – не важно, важно только чувство. Если меня заставят разлюбить тебя – вот будет настоящее предательство». Она задумалась. – Этого они не могут, – сказала она наконец. «Этого как раз и не могут. Сказать что угодно… – они тебя заставят, но поверить в это не заставят. Они не могут в тебя влезть». «Да», – ответил он уже не так безнадёжно, – «да, это верно. Влезть в тебя они не могут. Если ты чувствуешь, что оставаться человеком сто́ит – пусть это ничего не даёт, – ты все равно их победил». Он подумал о телеэкране, этом недрёманном ухе. Они могут следить за тобой день и ночь, но, если не потерял голову, ты можешь их перехитрить. При всей своей изощрённости они так и не научились узнавать, что человек думает. Может быть, когда ты у них уже в руках, это не совсем так. Неизвестно, что творится в министерстве любви, но догадаться можно: пытки, наркотики, тонкие приборы, которые регистрируют твои нервные реакции, изматывание бессонницей, одиночеством и непрерывными допросами. Факты, во всяком случае, утаить невозможно. Их распутают на допросе, вытянут из тебя пыткой. Но если цель – не остаться живым, а остаться человеком, тогда какая в конце концов разница? Чувств твоих они изменить не могут; если на то пошло, ты сам не можешь их изменить, даже если захочешь. Они могут выяснить до мельчайших подробностей всё, что ты делал, говорил и думал, но душа, чьи движения загадочны даже для тебя самого, остаётся неприступной.
    Наверное, это особенности перевода, но сначала почему-то написано, что «они так и не научились узнавать, что человек думает», а потом – что «они могут выяснить до мельчайших подробностей всё, что ты… думал». Но в целом, я думаю, смысл цитаты понятен: в любой ситуации надо оставаться человеком и не предавать свои убеждения.
  • Главная цель современной войны… – израсходовать продукцию машины, не повышая общего уровня жизни. Вопрос, как быть с излишками потребительских товаров в индустриальном обществе, подспудно назрел ещё в конце XIX века. Ныне, когда мало кто даже ест досыта, вопрос этот, очевидно, не стоит; возможно, он не встал бы даже в том случае, если бы не действовали искусственные процессы разрушения. Сегодняшний мир – скудное, голодное, запущенное место по сравнению с миром, существовавшим до 1914 года, а тем более если сравнивать его с безоблачным будущим, которое воображали люди той поры. В начале XX века мечта о будущем обществе, невероятно богатом, с обилием досуга, упорядоченном, эффективном – о сияющем антисептическом мире из стекла, стали и снежно-белого бетона – жила в сознании чуть ли не каждого грамотного человека. Наука и техника развивались с удивительной быстротой, и естественно было предположить, что так они и будут развиваться. Этого не произошло – отчасти из-за обнищания, вызванного длинной чередой войн и революций, отчасти из-за того, что научно-технический прогресс основывался на эмпирическом мышлении, которое не могло уцелеть в жёстко регламентированном обществе. В целом мир сегодня примитивнее, чем 50 лет назад. Развились некоторые отсталые области, созданы разнообразные новые устройства – правда, так или иначе связанные с войной и полицейской слежкой, – но эксперимент и изобретательство в основном отмерли, и разруха, вызванная атомной войной 1950-х годов, полностью не ликвидирована. Тем не менее опасности, которые несёт с собой машина, никуда не делись. С того момента, когда машина заявила о себе, всем мыслящим людям стало ясно, что исчезла необходимость в чёрной работе – а значит, и главная предпосылка человеческого неравенства. Если бы машину направленно использовали для этой цели, то через несколько поколений было бы покончено и с голодом, и с изнурительным трудом, и с грязью, и с неграмотностью, и с болезнями. Да и не будучи употреблена для этой цели, а, так сказать, стихийным порядком – производя блага, которые иногда невозможно было распределить, – машина за 5 десятков лет в конце XIX века и начале XX разительно подняла жизненный уровень обыкновенного человека. Но также ясно было и то, что общий рост благосостояния угрожает иерархическому обществу гибелью, а в каком-то смысле и есть уже его гибель. В мире, где рабочий день короток, где каждый сыт и живёт в доме с ванной и холодильником, владеет автомобилем или даже самолётом, самая очевидная, а быть может, и самая важная форма неравенства уже исчезла. Став всеобщим, богатство перестает порождать различия. Можно, конечно, вообразить общество, где блага, в смысле личной собственности и удовольствий, будут распределены поровну, а власть останется у маленькой привилегированной касты. Но на деле такое общество не может долго быть устойчивым. Ибо если обеспеченностью и досугом смогут наслаждаться все, то громадная масса людей, отупевших от нищеты, станет грамотной и научится думать самостоятельно; после чего эти люди рано или поздно поймут, что привилегированное меньшинство не выполняет никакой функции, и выбросят его. В конечном счёте иерархическое общество зиждется только на нищете и невежестве. Вернуться к сельскому образу жизни, как мечтали некоторые мыслители в начале XX века, – выход нереальный. Он противоречит стремлению к индустриализации, которое почти повсеместно стало квазиинстинктом; кроме того, индустриально отсталая страна беспомощна в военном отношении и прямо или косвенно попадёт в подчинение к более развитым соперникам. Не оправдал себя и другой способ: держать массы в нищете, ограничив производство товаров. Это уже отчасти наблюдалось на конечной стадии капитализма – приблизительно между 1920-ми и 1940-ми годами. В экономике многих стран был допущен застой, земли не возделывались, оборудование не обновлялось, большие группы населения были лишены работы и кое-как поддерживали жизнь за счёт государственной благотворительности. Но это также ослабляло военную мощь, и, поскольку лишения явно не были вызваны необходимостью, неизбежно возникала оппозиция. Задача состояла в том, чтобы промышленность работала на полных оборотах, не увеличивая количество материальных ценностей в мире. Товары надо производить, но не надо распределять. На практике единственный путь к этому – непрерывная война. Сущность войны – уничтожение не только человеческих жизней, но и плодов человеческого труда. Война – это способ разбивать вдребезги, распылять в стратосфере, топить в морской пучине материалы, которые могли бы улучшить народу жизнь и тем самым в конечном счёте сделать его разумнее. Даже когда оружие не уничтожается на поле боя, производство его – удобный способ истратить человеческий труд и не произвести ничего для потребления… Теоретически военные усилия всегда планируются так, чтобы поглотить все излишки, которые могли бы остаться после того, как будут удовлетворены минимальные нужды населения. Практически нужды населения всегда недооцениваются, и в результате – хроническая нехватка предметов первой необходимости; но она считается полезной. Это обдуманная политика: держать даже привилегированные слои на грани лишений, ибо общая скудость повышает значение мелких привилегий и тем увеличивает различия между одной группой и другой… Это социальная атмосфера осажденного города, где разница между богатством и нищетой заключается в обладании куском конины. Одновременно благодаря ощущению войны, а следовательно, опасности передача всей власти маленькой верхушке представляется естественным, необходимым условием выживания. Война, как нетрудно видеть, не только осуществляет нужные разрушения, но и осуществляет их психологически приемлемым способом. В принципе было бы очень просто израсходовать избыточный труд на возведение храмов и пирамид, рытье ям, а затем их засыпку или даже на производство огромного количества товаров, с тем чтобы после предавать их огню. Однако так мы создадим только экономическую, а не эмоциональную базу иерархического общества. Дело тут не в моральном состоянии масс – их настроения роли не играют, покуда массы приставлены к работе, – а в моральном состоянии самой партии. От любого, пусть самого незаметного члена партии требуется знание дела, трудолюбие и даже ум в узких пределах, но также необходимо, чтобы он был невопрошающим невежественным фанатиком, и в душе его господствовали страх, ненависть, слепое поклонение и оргиастический восторг. Другими словами, его ментальность должна соответствовать состоянию войны… Таким образом, война, если подходить к ней с мерками прошлых войн, – мошенничество… Она пожирает излишки благ и позволяет поддерживать особую душевную атмосферу, в которой нуждается иерархическое общество. Ныне, как нетрудно видеть, война – дело чисто внутреннее. В прошлом правители всех стран, хотя и понимали порой общность своих интересов, а потому ограничивали разрушительность войн, воевали все-таки друг с другом, и победитель грабил побеждённого. В наши дни они друг с другом не воюют. Войну ведёт правящая группа против своих подданных, и цель войны – не избежать захвата своей территории, а сохранить общественный строй.
    Прошу прощения за столь большую цитату, но она правда очень важна, не только для понимания романа, но и для понимания, как это ни странно, современной нам реальности, прежде всего российской, но вообще общемировой, когда физики остановили «Часы Судного дня» в 3 минутах от Апокалипсиса.
  • Цели этих трёх групп совершенно несовместимы. Цель высших – остаться там, где они есть. Цель средних – поменяться местами с высшими; цель низших – когда у них есть цель, ибо для низших то и характерно, что они задавлены тяжким трудом и лишь от случая к случаю направляют взгляд за пределы повседневной жизни, – отменить все различия и создать общество, где все люди должны быть равны. Таким образом, на протяжении всей истории вновь и вновь вспыхивает борьба, в общих чертах всегда одинаковая. Долгое время высшие как будто бы прочно удерживают власть, но рано или поздно наступает момент, когда они теряют либо веру в себя, либо способность управлять эффективно, либо и то и другое. Тогда их свергают средние, которые привлекли низших на свою сторону тем, что разыгрывали роль борцов за свободу и справедливость. Достигнув своей цели, они сталкивают низших в прежнее рабское положение и сами становятся высшими. Тем временем новые средние отслаиваются от одной из двух других групп или от обеих, и борьба начинается сызнова. Из трех групп только низшим никогда не удается достичь своих целей, даже на время. Было бы преувеличением сказать, что история не сопровождалась материальным прогрессом. Даже сегодня, в период упадка, обыкновенный человек материально живёт лучше, чем несколько веков назад. Но никакой рост благосостояния, никакое смягчение нравов, никакие революции и реформы не приблизили человеческое равенство ни на миллиметр. С точки зрения низших, все исторические перемены значили немногим больше, чем смена хозяев. К концу XIX века для многих наблюдателей стала очевидной повторяемость этой схемы. Тогда возникли учения, толкующие историю как циклический процесс и доказывающие, что неравенство есть неизменный закон человеческой жизни. У этой доктрины, конечно, и раньше были приверженцы, но теперь она преподносилась существенно иначе. Необходимость иерархического строя прежде была доктриной высших. Её проповедовали короли и аристократы, а также паразитировавшие на них священники, юристы и прочие, и смягчали обещаниями награды в воображаемом загробном мире. Средние, пока боролись за власть, всегда прибегали к помощи таких слов, как свобода, справедливость и братство. Теперь же на идею человеческого братства ополчились люди, которые ещё не располагали властью, а только надеялись вскоре её захватить. Прежде средние устраивали революции под знаменем равенства и, свергнув старую тиранию, немедленно устанавливали новую. Теперь средние фактически провозгласили свою тиранию заранее… Но… уже в начале XX века равенство людей стало технически осуществимо. Верно, разумеется, что люди по-прежнему не были равны в отношении природных талантов и разделение функций ставило бы одного человека в более благоприятное положение, чем другого; отпала, однако, нужда в классовых различиях и в большом материальном неравенстве. В прошлые века классовые различия были не только неизбежны, но и желательны. За цивилизацию пришлось платить неравенством. Но с развитием машинного производства ситуация изменилась. Хотя люди по-прежнему должны были выполнять неодинаковые работы, исчезла необходимость в том, чтобы они стояли на разных социальных и экономических уровнях. Поэтому с точки зрения новых групп, готовившихся захватить власть, равенство людей стало уже не идеалом, к которому надо стремиться, а опасностью, которую надо предотвратить. В более примитивные времена, когда справедливое и мирное общество нельзя было построить, в него легко было верить. Человека тысячелетиями преследовала мечта о земном рае, где люди будут жить по-братски, без законов и без тяжкого труда. Видение это влияло даже на те группы, которые выигрывали от исторических перемен. Наследники английской, французской и американской революций отчасти верили в собственные фразы о правах человека, о свободе слова, о равенстве перед законом и т. п. и до некоторой степени даже подчиняли им своё поведение. Но к четвертому десятилетию XX века все основные течения политической мысли были уже авторитарными. В земном рае разуверились именно тогда, когда он стал осуществим. Каждая новая политическая теория, как бы она ни именовалась, звала назад, к иерархии и регламентации… По сравнению с аналогичными группами прошлых веков они были менее алчны, менее склонны к роскоши, зато сильнее жаждали чистой власти, а самое главное, отчётливее сознавали, что они делают, и настойчивее стремились сокрушить оппозицию. Это последнее отличие оказалось решающим. Рядом с тем, что существует сегодня, все тирании прошлого выглядели бы нерешительными и расхлябанными. Правящие группы всегда были более или менее заражены либеральными идеями, всюду оставляли люфт, реагировали только на явные действия и не интересовались тем, что думают их подданные. По сегодняшним меркам даже католическая церковь средневековья была терпимой. Объясняется это отчасти тем, что прежде правительства не могли держать граждан под постоянным надзором. Когда изобрели печать, стало легче управлять общественным мнением; радио и кино позволили шагнуть в этом направлении ещё дальше. А с развитием телевизионной техники, когда стало возможно вести приём и передачу одним аппаратом, частной жизни пришёл конец. Каждого гражданина, по крайней мере каждого, кто по своей значительности заслуживает слежки, можно круглые сутки держать под полицейским наблюдением и круглые сутки питать официальной пропагандой, перекрыв все остальные каналы связи. Впервые появилась возможность добиться не только полного подчинения воле государства, но и полного единства мнений по всем вопросам… Правящая группа теряет власть по четырем причинам. Либо её победил внешний враг, либо она правит так неумело, что массы поднимают восстание, либо она позволила образоваться сильной и недовольной группе средних, либо потеряла уверенность в себе и желание править. Причины эти не изолированные; обычно в той или иной степени сказываются все четыре. Правящий класс, который сможет предохраниться от них, удержит власть навсегда… В конечном счете решающим фактором является психическое состояние самого правящего класса… Вторая опасность – …всего лишь теоретическая. Массы никогда не восстают сами по себе и никогда не восстают только потому, что они угнетены. Больше того, они даже не сознают, что угнетены, пока им не дали возможности сравнивать. В повторявшихся экономических кризисах прошлого не было никакой нужды, и теперь их не допускают: могут происходить и происходят другие столь же крупные неурядицы, но политических последствий они не имеют, потому что не оставлено никакой возможности выразить недовольство во внятной форме. Что же до проблемы перепроизводства, подспудно зревшей в нашем обществе с тех пор, как развилась машинная техника, то она решена при помощи непрерывной войны [см. предыдущую большую цитату]… которая полезна ещё и в том отношении, что позволяет подогреть общественный дух. Таким образом, с точки зрения наших нынешних правителей, подлинные опасности – это образование новой группы способных, не полностью занятых, рвущихся к власти людей и рост либерализма и скептицизма в их собственных рядах. Иначе говоря, проблема стоит воспитательная. Это проблема непрерывной формовки сознания направляющей группы и более многочисленной исполнительной группы, которая помещается непосредственно под ней. На сознание масс достаточно воздействовать лишь в отрицательном плане.
    И эта большая цитата не менее важна, она рисует ещё более общую картину мира, используя предыдущую цитату как свою составную часть (упоминая войну как решение проблемы роста благосостояния и формирования единой нации для сохранения власти верхушки), и даёт ответ на вопрос, хотим ли мы революции.

У данного классического романа английского писателя есть классическая же английская экранизация.

Общая оценка: 10 из 10 (великолепно).

Станислав title=
Добавьте свой комментарий, почитайте уже добавленные комментарии или войдите, чтобы подписаться/отписаться.
OpenId
Предпросмотр
Улыбка Подмигивание Дразнит Оскал Смех Огорчение Сильное огорчение Шок Сумасшествие Равнодушие Молчание Крутизна Злость Бешенство Смущение Сожаление Влюблённость Ангел Демон Задумчивость Рука-лицо Не могу смотреть Жирный Курсив Подчёркивание Зачёркивание Размер шрифта Гиперссылка Цитата

Поиск

Загрузка…